Для точного понимания исторического контекста послевоенных коммунистических стран, включая, разумеется, СССР, надо понимать претензии, которые были у диссидентов к режимам.
Диссиденты вне СССР и внутри СССР, но вне русского цивилизационного слоя делились на правых и левых.
Правые вне СССР и стран Балтии хотели восстановить рыночный демократический национально-традиционный и прозападный (сменив ориентацию с Францию и Англию на США, в ГДР – на ФРГ) вариант существования, полностью "ликвидировав коммуну".
Левые предлагали некий социал-демократический вариант (условно: национальный демократический социализм) при согласии на "финляндизацию": общий нейтралитет, дружественный СССР, при оглядке на Москву во внешней политике.
В СССР, но вне "русскости": правые хотели создания суверенных национально-традиционных рыночных прозападных государств с многопартийной системой (не исключающей "твердую власть"), а левые – расширения автономии до состояния конфедерации (в автономиях – повышения статуса до союзной республики) при национально ориентированном рыночном демократическом социализме.
Подробнее остановимся на происходящем в русском (просоюзном/проимперском) "поле".
С конца 40-х годов возникают рабочие (из молодых, но квалифицированных) и студенческие кружки "борцов за истинный ленинизм" - протест против кастового расслоения советского общества.
С конца 50-х годов – уже появляются самые разные движение сторонников радикальной десталинизации и "восстановления правильного/ленинского социализма" со свободой внутрипартийной демократии, против постсталинского обмещанивания.
Появляется "мерцающее" движение за русский православный социализм.
В течении следующего десятилетия ответвляется движение за свободу художественного и научного творчества, в том числе, еще за расширение рамок дозволенного "творческого метода соцреализма", советской историографии (ее мифологизация с патриотических позиций) и "материалистической философии".
В потоке этих движений появляются квазилоялистские позиции:
а) общественно-политические: "соблюдайте советскую конституцию" и "нет ревизии решений партии, осудившей сталинизм" ("культ личности и его последствия");
б) в области кино, театра, литературы: дайте показывать советскую жизнь, советскую историю и советских людей без цензурного давления. При этом консенсус в отношении большевизма, коллективизации в принципе, советской милитаризации, однопартийности и одобрения любой революционности соблюдается.
Нещадная эксплуатация природы "стройками коммунизма", в первую очередь, Байкала, последствие затопления огромных населенных территорий плотинами и - реже – отравление выбросами в окружающую среду, привело к появлению стихийного экозащитного движения статусных ученых и писателей.
Именно вследствие этого появляются такие базовые диссидентские требования, как право ученым/экспертам иметь независимые площадки для обсуждения ситуации в науке и с угрозой окружающей среды, непродуманных хозяйственных решений, а также иметь возможность выпуска дискуссионных экспертных изданий.
Одновременно появляются два народных латентно-оппозиционных движения.
Первое: это культ крестьянской Руси - оппонирование зверствам ("перегибам") коллективизации, "комсомольско-мобилизационной" теме в культуре, и от этого культ краеведения, поклонение Есенину (позднее – Достоевскому), эпосы писателей-деревенщиков.
Второе: "охрана памятников культуры" – церквей и старых особняков в городах – очевидное стремление оставить назло коммунистам как можно больше напоминаний об их "культурном геноциде" традиционной России.
Дальше происходит расщепление. После вторжения в Чехословакию и нарастающего государственного антисемитизма (последствия разгрома арабских союзников Москвы в 1967 году и египетской Войны на истощение с Израилем) советские либералы резко прекратили "спасать социализм от извращений".
Наступило то самое состояние отчуждения от системы ("мы ходим по разным сторонам улицы") и даже восприятие отношения с ней как "игры с нулевой суммой" (ее проигрыш – наша победа), как это было 112 лет назад у российских социалистов и революционных либералов, социал-демократов Дунайской монархии и Второго рейха, или у немецких и итальянских антифашистов…
В качестве социально-исторического образцы были взяты США (ФРГ тогда знали плохо, а Израиль был беден) или думская монархия Серебряного века. Этот настрой, который наконец-то совпал с настроем восточноевропейских правых, сохранялся два десятилетия – до общей синхронной победы.
Еще в русской оппозиционности было технократическое движение стремящихся к власти ученых и инженеров, деидеологизации КПСС, которая должна была стать просто партией авторитарной меритократической модернизации, и к выходу из идеологической и геополитической конфронтации с Западом и Китаем.
Идеи "истинного" правильно-прочитанного марксизма перешли в "мерцающую" область, зато неожиданно мощно поднялась православно-монархическая утопия (тут Солженицыну спасибо), где возвращенный царь-европеец назначал бы канцлером некоего Русского Пиночета (раз уже нет Столыпина!) Воплощения этой мечты пришлось ждать еще одно десятилетие – уже после полного триумфа западнической демократии над коммунистами.
Одновременно появилась правонационалистическое православно-русское движение (аудитория альманаха "Вече"), которое ставило своей целью перехват, как бы сейчас сказали, "повестки дня" (тогда говорили проще: "укажем России дорогу") у либералов, когда те потерпят политически-идеологический крах ("когда западники схлынут" - "либерал" в 70-80-е – это по-барски снисходительный начальник). Но главное их упование было на "перевоспитывание в духе русскости" новых генераций партийной номенклатуры и КГБ.
Несмотря на параллельное быстрое формирование именно в этих кругах так называемой "Русской партии" (на самом деле, протонацистсткой), детально проанализированной в трудах историка Николая Митрохина, на диссидентскую "русскую партию" гонения обрушивались почти также, как и на либералов.
Об идеологическом перетягивании кадров ВЛКСМ "русская правая" не очень хлопотала, потому что "комса": а) славилась беспредельным цинизмом, и ясно было, что перейдет к победителям; б) была сама проникнута искренним фашистским духом.
Кто знал, что на рубеже веков именно этот слой станет костяком нового российского истеблишмента?!
(Давайте вспомним, сколько в решающие для внутриклановой борьбы 1982-85 годы было лет "озерчанам").
Необходимо отметить, что в половине восточноевропейских революций сперва роль авангарда выпала именно левой, "анархо-социалистической" волне, которая буквально на следующий день после падения коммунистов была бесследно поглощена огромным правым напором, а роль "левоцентристов" досталась уцелевшим в люстрациях посткоммунистам.
Обратим внимание, что в национал-демократических движениях в союзных и автономных республиках СССР левой, "демсоциалистической" компоненты не было вообще.
Весной 1988 года либерализация Горбачева полностью выполнила программу левого и центристского направления советского диссидентства: свобода внутрипартийной дискуссии, огромные формальные права трудовым коллективам и местному самоуправлению, снятие почти всех цензурных ограничений на обсуждение и на художественное творчество, открытость Западу.
Еще через 2 года автономии приравняли к союзным республикам, был обеспечен "региональный хозрасчет" и дана возможность апологии национально-религиозных традиций и истории антиимперского сопротивления. Таким образом, была выполнена программа умеренных национал-демократов.
Но торжество "умеренных" требований стало лишь отвоеванным плацдармом для финальной атаки на все социалистическое, союзное и левое.
Отметим, что нынешний повсеместный поворот к патернализму к "левизне" не имеет никакого отношения (это отлично понимали и Бисмарк с "его прусским социализмом", и Николай II, сперва поддержавший "зубатовщину", как идеальный рычаг давления на возомнивших о себе предпринимателях-либералах, и оппонент Ленина Богданов, описавший государственно-олигархический патернализм, как очевидную историческую альтернативу маркистскому социализму), потому что социализм – это не сильная социалка, а самоуправление работников и местных общин.
Итак, мы видим, что послевоенное диссидентство везде победило. Причем, везде победили правые, а потом и очень правые течения.
В каждой европейской стране возникал тот самый чаемый в 50-60-е "демократический социализм" - и исторически мгновенно исчезал. Его же принципы (и мощный антикоррупционный посыл) превозносили участники утопленной в крови Пекинской революции мая-июня 1989 года.
Там, где он не побеждал (как в СССР), именно его идеологемы, включая знаменитый диссидентский лозунг "Гласность", делали своими правящие номенклатуры.
Русская цивилизация, как культурная "матка" ленинизма, на целых два десятилетия задержалась в процессе полного отказа от левизны и ориентации на наследие большевизма.
Но в итоге к финальной битве с коммунизмом все подравнялись "на правый фланг".
Революция Ельцина (употребляю термин ровно в том смысле, в каком события, начавшиеся 99 лет назад, были Революцией Ленина) на 10 лет отдалила приход к власти младономенклатурной "русской партии", в чьи руки ее буквально вел механизм внутренней ротации советских элит, и которая должна была стать костяком гипотетического режима "победившего ГКЧП".
(Все разбалансировавший Горбачев мог стать жертвой либо революционного либерализма, либо революционного фашизма, и Михаил Сергеевич безошибочно выбрал самых снисходительных победителей).
Диссидентские идеологемы нашли свое историческое воплощение с таким же "коэффициентом искажения", с каким марксизм реализовался в коммунистических режимах и движениях.
Послесловие.
Возможно, это напоминает эволюцию западного и восточного христианства.
В католицизме. Сперва попытки расширить толкование догматов. Потом - ереси. Потом - евангелические деноминации. Потом - масонский деизм. Потом - якобинский пантеизм. Потом - атеизм и государственный антиклерикализм.
В русском православии. Сперва два цикла жесточайшей борьбы за выбор парадигмы (при Иване III и Алексее Михайловиче). Затем - превращение в "приводные ремни" петербургской монархии. Затем - вспышка попыток обрести свое лицо: борьба с либералами в 1905, восстановление патриаршества в 1918 и сопротивление большевизму. Потом - всеобщее мгновенное превращение в воинствующих безбожников. Завершение. Сперва - интеллигентская полуподпольная религиозность, а затем - взрыв клерикализации.
! Орфография и стилистика автора сохранены
